Универ Экстрасенсов
В этом мире существуют духи и потусторонние силы, каждые из которых тревожат умы обычных людей. Они пугают, запутывают…


Вырезка из "Правая рука Люцифера" Часть2

После того, как мы позавтракали, Климентина рассказала мне о том, кто она и почему я нашел ее на улице. Сидя на софе в гостиной и рисуя что-то в альбоме, который я дал ей по ее собственной просьбе, она доверительно рассказала мне о своем даре, или, как называла она его – проклятье. Проклятье это по ее словам было у нее с рождения и именно из-за него ее называли «ведьмой», вечно избивая и унижая ее. Заключалось оно в том, что Климентина видела помыслы и поступки человека, стоило ему лишь коснуться бедной девушки. И мало того, что она была способна увидеть все это, она зачастую впадала в транс, говоря человеку в лицо об его грехах и пороках. Естественно это не нравилось людям, поэтому Климентину ненавидел весь Лондон и стоило ей появиться на улице, она тут же подвергалась насилию и издевкам.
Ее мать умерла еще при родах, а отец, не исполнилось ей и пяти, умер от рака легких. Несмотря на то, что девочка принадлежала дворянскому роду, ее поместили в детдом и держали там до тех пор, пока она не сбежала, замученная жестокостью местных детей. Вскоре после этого она случайно очутилась в доме французского посла, который сделал ее своей игрушкой. С помощью нее он узнавал планы своих компаньонов и удовлетворял свою животную похоть. Когда же посла убили, Климентина вновь очутилась на улице, выживая за счет пищи, найденной в разных местах и различными способами. Таким образом прошли все 19 лет ее жизни.
Вчера, голодная и уставшая, она с трудом нашла более менее укромный уголок и присела отдохнуть, но тут ее случайно обнаружил я. Коснувшись ее щеки, я пробудил в ней ее силу, и она сказала мне то, что видела своими собственными глазами. Правда из-за того, что была слишком измотанной, надолго ее не хватило, и она рассказала лишь малую толику того, что успела узнать обо мне. Когда же я попросил ее рассказать о том, что она видела, Климентина лишь покачала головой и с милой улыбкой ответила мне, что она не хочет этого, потому что речи ее сильно обидят меня. Я, подумав, решил больше не спрашивать ее ни о чем, и ушел в свою комнату, перед этим сказав ей, что теперь она может жить здесь. В ответ мне она кивнула и продолжила рисовать, не отрываясь.

Из дремы моей меня вытащил звук, смутно напоминающий мне фортепьяно. Открыв свои глаза и обнаружив, что уже давно перевалило за полдень, я встал с кровати и направился туда, откуда раздавалось мелодичное звучание. Пройдя через две большие залы, я очутился в небольшой комнате, окна которые вели на веранду. Посередине комнаты стоял черный, лакированный рояль, а за ним, изящно выгнув спинку, перебирая тонкими пальцами по клавишам, сидела Климентина. Глаза ее были закрыты, а мягкие, красивые уста медленно шевелились – тихо, себе под нос, она мурлыкала какие-то до дрожи в коленях знакомые строчки.
Умиленно улыбнувшись, я оперся спиной о выступающую стену и, не отводя от Климентины глаз, принялся слушать мягкую, переливающуюся сотнями разнообразных звуков мелодию, что так легко и свободно разносилась по всему дому.
Внезапно сильный порыв ветра влетел внутрь через открытые окна и легкое, белое платье девушки принялось развиваться, волнами струясь по воздуху. Короткие, темные волосы, поддаваясь все тому же ветру, присоединялись к платью и так же, как и оно, развивались, ласково касаясь тонкой шеи девушки. Она счастливо улыбалась и продолжала играть, словно мелодия эта была бесконечной.
До ноздрей моих долетел приятный запах, напомнивший мне запах полевых цветов, и я глубоко вздохнул, наполняя свои легкие этим чудным ароматом, ароматом милой Климентины.
Неожиданно она повернула свою голову в мою сторону и божественная мелодия резко оборвалась.
- Я разбудила тебя? – обеспокоенно спросила она. – Ты сердишься?
Я опешил. То, что она разбудила меня, было правдой, но я ни капли не сердился на нее. Разве можно сердиться на такую, как она?
- Что ты, вовсе нет! – я замахал руками в знак протеста. – Я услышал музыку и пришел сюда… Ты очень хорошо играешь.
- Правда? – в глазах ее появилось нечто, похожее радость.
- Честное слово. Никогда не слышал такой замечательной игры, - честно, ни слова не соврав ответил я.
Щеки ее слегка покраснели и, смутившись, она отвернулась от меня.
- А ты умеешь играть? – спросила она.
Я вспомнил уроки матери, вспомнил, как играл на вечерах в школе, вспомнил нашу с Люцифером мелодию, и ответил:
- Да, умею. Правда, давно уже не играл.
Она вновь повернулась. Теперь в чистых, похожих на детские, глазах ее я увидел игриво танцующие искорки.
- Тогда давай вместе? В четыре руки? – предложила она мне.
В четыре руки. Когда-то, играя именно так, я ощущал себя самым счастливым созданием, и смех мой разносился по всей Изнанке. Как много воды утекло с тех пор.
- Ну, давай. Почему бы и нет, - я пожал плечами, подошел к роялю и сев рядом с Климентиной, спросил, - Что играть-то будем?
- Давай Ангельскую колыбельную? – предложила она.
- Давай, - согласился я, и пальцы мои легли на черно-белые клавиши.
Она начала, и услышав ноты, я включился в игру, и дом наполнили живые, игривые ритмы, которые так живо выражали состояние моей души.

С того дня прошло чуть больше двух недель. За то время, что мы были с Климентиной, она стала для меня незаменимой частью жизни. Она, словно младшая сестра, всегда была такой искренней, такой доброй и такой милой, что я невольно захотел остаться в этом мире как можно дольше. Поэтому, нагнав своих противников сегодня ночью, я убил только троих, позволив двум другим сбежать, чтобы продлить свой срок пребывания в Плоском мире.
Вернувшись домой и, поднявшись к себе в комнату, я случайно услышал тихие стоны, напомнившие мне жалобные стоны раненного животного. Прислушавшись, я со страхом в груди понял, что стоны эти раздавались в комнате Климентины, которая находилась не так далеко от моей.
Не тратя времени на раздумья, я быстрым шагом, срываясь на бег, дошел до ее комнаты и, сам не помня как, очутился подле нее. Свет лунного диска освещал девушку, свернувшуюся в клубок на полу. Тонкие, маленькие кисти рук ее сжались в кулаки, ноги тряслись в судорогах. По лбу тек холодный пот, огибая морщинки и вздувшиеся вены. Глаза были зажмурены, а губы искусаны до крови. Она тяжело дышала, то и дела открывая рот, будто бы рыба, выброшенная на берег. И воздух непрерывно потрясали истошные, жалобные стоны.
Мое сердце в страхе забилось раз в двести сильнее. Обняв ее за плечи, я приподнял ее так, что голова очутилась на моем плече и, гладя по мокрым волосам, громко произнес:
- Климентина!!! Очнись, милая! Слышишь? Очнись! – легонько, чтобы ей не было больно, я шлепнул ладонью по ее щеке и потряс немного в надежде на то, что это поможет.
Но это не помогло. Она находилась все в том же состоянии и, не зная, что делать, я крепко обнял ее, продолжая гладить по голове. Я не понимал, что с ней. Сниться ли ей страшный сон или же что-то мучит ее ужасной болью, но в тот момент я искренне, сам того не осознавая, пожелал, чтобы боль эта мучила меня, оставив ее.

- Климентина?! – вновь и вновь повторял я. – Очнись же, я прошу тебя… - в таких муках я просидел с ней чуть больше часа.
Ее состояние сводило меня с ума. Прижимая ее к себе, я качался, будто китайский болванчик и каждую новую минуту просил, чтобы она очнулась. Я был готов вспомнить ненавистного мне Люцифера, и даже припомнить еще более ненавистного Господа Бога, но я знал, что это не поможет. Я уже сам пытался справиться с этим, с помощью печати, но и это не принесло никаких результатов. Если бы я только знал, что с ней, все было бы проще.
Наконец, когда я уже совсем отчаялся, ее карие, напоминающие мне темный шоколад, глаза открылись и кошмар всей ночи завершился.
Щурясь, она непонимающе смотрела на меня, а я, чувствуя, как по щеке моей бежит слеза, облегченно улыбался.
- Даже демоны могут плакать? – задала она странный, самый неподходящий вопрос в ту минуту, который выбил меня из колеи, и тем самым вновь напомнила мне себя настоящую.
- Могут, - я кивнул.
- Надо же… - ее теплая рука коснулась моей щеки и смахнула еще катившуюся по ней слезинку. – Что ты здесь делаешь?
Я замер. Как объяснить ей, что я делаю в ее комнате, в час ночи, да еще и обнимая ее?
- Я… - начал было я, но решил зайти с другого конца. – Тебе снился страшный сон?
Она отвела взгляд в сторону, подумал, а потом, вновь глядя мне в глаза, ответила:
- Да вроде нет, Вельзевул… А разве что-то не так?
- Тогда, может что-то мучило? – я не понимал решительно ничего.
- Хм… Голова что-то гудит, - она поморщила носиком, сделавшись такой смешной, что я невольно издал тихий смешок.
- Понимаешь… Я услышал стоны, а когда зашел, увидел что ты лежишь на полу… - начал объяснять я, но был прерван.
- Тише… - прошептала она, коснувшись указательным пальцем моих губ. – Тише… - умоляюще повторила она. – Это был приступ… Они мучают меня уже очень давно. Кажется, это болезнь… И кажется, я скоро умру… - шептала она так, что по телу моему шел неприятный холодок.
- Умрешь? – переспросил я, тревожась.
- Да, Кайзер… Да. Все люди, дорогой мой, смертны и я не исключение… - она зажмурившись и конвульсивно вздохнула, видимо боль вновь пришла.
- Ты слишком молода, чтобы… - но и в этот раз она не дала мне договорить.
- Господь Бог не спрашивает, сколько тебе лет, когда отнимает твою жизнь… Точно так же, как и не спрашивает, хочешь ли ты умирать… Он только забирает, чтобы потом вновь дать… Кха-кха… - из груди ее вылетел тяжелый кашель. – Если тебе не сложно, посиди так еще немного, прошу тебя… - она слабо, измождено улыбнулась. – Мне так легко и спокойно, когда ты рядом… Твои руки такие ласковые и теплые…
По щекам моим вновь потекли предательские слезы. Казалось, будто бы это просто страшный сон.
- Не плачь, глупенький! – она вдруг засмеялась. – Я же умираю не прямо сейчас!
От этой фразы к горлу моему подкатил ком, от которого стало трудно дышать. Я только что в полной мере осознал, что Климентина действительно человек, и может умереть, даже не прожив ту жизнь, которая, я был уверен, стала бы гораздо лучше прежней.
- Если ты не против, я посплю, хорошо? – вытерев мои слезы рукой и закрыв глаза, произнесла она.
- Спи, Климентина… Спи, - я вновь принялся гладить ее голову. – Пусть тебе приснятся хорошие сны…

Пройти тест!